Интервью со Стивом де Шейзером и Джоном Уиклэндом, часть 1
Выкладываю первую часть перевода интервью со Стивом де Шейзером и Джоном Уиклэндом , проведенное в 1992 году на международном конгрессе по эриксоновскому гипнозу и психотерапии Майклом Хойтом. Я не был уверен, что его стоит переводить, но когда начал это делать, испытал много удовольствия и не пожалел. Небольшая справка:


Интервью переведено полностью, но без примечаний и вводной заметки (я перевел только основные примечания). Если вас заинтересовало или вам понравилось интервью, дайте на него ссылку и оставляйте комментарии, пожалуйста.
"О важности сохранения простоты и восприятия пациента всерьез: Беседа со Стивом де Шейзером и Джоном Уиклэндом" - Часть 1
Хойт: Я думаю, это очень уместно, то, что мы встречаемся здесь на конференции в честь Эриксона, особенно, если учесть, что тема конференции “Сущность истории”. И это первая вещь, о которой я хотел спросить. В чем, как вы думаете, сущность краткосрочной терапии?
Де Шейзер: Моей первой мыслью было то, что слово “сущность” может запутать. Потому что если вы говорите про “сущность”, это значит что вы также говорите что-то о “несущественном”. И тут Вы меня поймали, Майкл. Вот почему для меня невозможно ответить на этот вопрос.
Хойт: Можно я сниму вопрос про сущность и спрошу по-другому. Что такое краткосрочная терапия?
Де Шейзер: О черт! Мне кажется, так еще хуже! (смех)
Уиклэнд: Я скажу одну вещь про сущность. Она [краткосрочная терапия] исключает множество вещей, которые очень многие люди считают существенными.
Де Шейзер: Точно.
Хойт: Хорошо сказано. Она исключает то, что многие люди считают существенным, но оно, очевидно, таким не является.
Уиклэнд: Да, я думаю, что это про упрощение. В этом, вероятно, сущность [краткосрочной терапии], если такая вещь как сущность существует.
Хойт: В чем эриксоновская сущность вашей работы?
Уиклэнд: Когда я думаю об эриксоновской сущности, то она не имеет ничего общего с техникой. Она не связана с теорией. В основном она связана с тем, что Эриксон был очень любопытен и он был чертовски наблюдателен и он смотрел на людей и слушал их и, наконец, у него была смелость делать собственные выводы. Я думаю, в основном в этом и была суть Милтона и это то, что находится на гораздо более глубоком уровне, чем то, что он делал в конкретных случаях.
Де Шейзер: Мне опять важна эта тема “существенного”. Когда вы начинаете искать существенное в работе Эриксона или в краткосрочной терапии, вы всегда подвержены риску забыть “несущественные” вещи. Вы автоматически указываете на что-то несущественное, если вы говорите, что в чем-то заключена сущность. Автоматически. И тогда возникает риск положить что-то в ящик с несущественным, что в длительной перспективе окажется таким же существенным как и все остальное.
Уиклэнд: Всегда есть опасность изначально быть слишком уверенным в себе. Но так же опасна нехватка смелости делать то, что Вам кажется наилучшим вариантом.
Де Шейзер: Поэтому я думаю, что это очень скользкая категория. Не-очень-полезный способ мышления. Мы не можем позволить себе класть вещи в этот “несущественный” ящик, потому что снова и снова оказывалось, что вещи, которые мы когда-то считали несущественными, позже переворачивали все вокруг.
Уиклэнд: Также как вы не можете – и это очень похоже – но вы действительно не можете делать то же самое с большими и маленькими вещами, по крайней мере то, что кажется мне большим, часто кажется другим людям малым и наоборот.
Хойт: Что было такого в Вашем опыте, что вы отправили в несущественную коробку, а потом вернули, вынули оттуда?
Де Шейзер: Я пытался начать создавать теорию, в формальном смысле слова, изучая опубликованные случаи Эриксона и там были все эти чертовы случаи, не вписывающиеся в теорию. Я хочу сказать, что теория работала прекрасно. Там было пять основных паттернов. Это работало отлично. Я упростил их. Но, несмотря на это, всегда была стопка номер шесть, в которой было больше всего случаев по сравнению с первыми пятью. Но мы думали, знаете, что это просто вопрос понимания того, как работает теория в этих особых случаях.
Уиклэнд: Уменьшить эту оставшуюся категорию до размеров, не превышающих остальные и исходить уже из этого.
Де Шейзер: В сущности, я начал искать сущность, Большую Теорию. И всегда есть эти странные случаи. А потом я попробовал заниматься краткосрочной терапией по-своему. И большинство случаев удавалось вписать в эти пять паттернов, но, черт возьми - даже намеренно пытаясь – я не мог разложить их все. Поэтому я отбросил все это в сторону, помня о том, что все теории неполны и неверны и это нормально. Вот только стопка “странные случаи” с годами продолжала расти.
Уиклэнд: Мне пришла в голову ужасная мысль. В принципе это очевидно, но я никогда так ясно этого не понимал. Я прочитал довольно много в области физики. Я так и не избавился от своей изначальной научной склонности. Кроме того, у них, в отличие от большинства психологов, есть что сказать осмысленного. И бедный старый Эйнштейн много своих последних лет отдал поиску главной, объединяющей теории и после него осталось несколько людей, продолжавших этот поиск. И я прочитал “Бесконечность во всех направлениях” Фримена Дайсона (1988) и что-то меня заставило сесть и написать Дайсону письмо, где я указал ему на то, что этого никогда не произойдет, потому что вы совмещаете взаимосвязанные наблюдения; вы все время строите новые инструменты для наблюдения и используете новые углы наблюдения, поэтому у вас все время будет все больше вещей, которые нужно увязать с остальными. Поэтому, вы никогда не достигнете конца. Дайсон не ответил. И теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, мы находимся в том же положении.
Хойт: Чем больше мы знаем, тем большим количеством способов мы можем теоретизировать, но это не обязательно означает…
Уиклэнд: Мы можем упростить определенные вещи, но мы никогда не достигнем конечной точки, которая охватывала бы все, если только мы полностью не прекратим любую деятельность.
Хойт: Мой вопрос на самом деле задает обратное направление. Вместо того, чтобы спрашивать, в чем суть, что означает объединение всех данных в единое целое, может быть более полезно осознавать уникальность каждого опыта.
Де Шейзер: Да, да. Я думаю, сейчас я вижу это так: каждая сессия это в каком-то смысле уникальное событие и главное что должен делать терапевт – это слушать и быть простым. И если вы будете так делать, я думаю, клиенты скажут вам что нужно делать.
Хойт: Это напоминает мне мою любимую историю про Эйнштейна. Я читал, что его мать, каждый день, когда он приходил из школы, говорила ему: “Альберт, ты сегодня задавал хорошие вопросы?”.
Уиклэнд: Такая штука как терапевтическое предприятие – это чертовски трудная работа, потому что во многих отношениях вам нужно двигаться одновременно в двух разных направлениях, хотя они и продолжают находиться в близких отношениях друг к другу. Я не уверен, что это на самом деле не является сущностью жизни вообще, но у вас должно быть какое-то представление о том, что вы собираетесь делать на сессии и одновременно вы всегда должны быть готовы услышать что-то, что укажет вам, что вы двигались в неправильном направлении. Вам всегда необходимо быть в контакте с вашими клиентами, но также всегда нужно сохранять достаточную дистанцию, чтобы не смотреть на вещи точно так же, как они, иначе у вас возникнут проблемы.
Де Шейзер: Вы должны знать, куда вы направляетесь.
Уиклэнд: Да. Так что вы делаете вещи в каком-то смысле противоречивые или, по крайней мере, направленные в противоположные стороны снова и снова. И я думаю, во множество других сторон, которые только можно придумать. Возможно, суть заключается в том, чтобы быть готовым жить с неопределенностью.
Де Шейзер: Точно. И неполнотой.
Уиклэнд: Да. А это та вещь, которую большинство людей хотели бы делать в последнюю очередь.
Де Шейзер: Или, как сказал Витгенштейн: “У тебя есть то, что у тебя есть, и это все, что существует”. Просто принимай то, что у тебя есть, не важно насколько неполным и непоследовательным и несоответствующим оно кажется. У тебя есть то, что у тебя есть.
Хойт: Это касается не только этой области, но это одна из многих областей, где люди хотят прекратить задавать вопросы или хотят какой-то ответ – быстрый ответ, медленный ответ, краткий, долгий ответ.
Де Шейзер: Десять шагов.
Уиклэнд: Да, это так. Это то, что я имел в виду. Это то, что будет продаваться.
Де Шейзер: Абсолютно бестолково. Самый широкий выбор ненужных и неполезных отклонений от понимания того, какого же черта нам делать.
Хойт: Многие из разных методов, называемых техниками или шагами могут быть творческими и разумными, но они не кажутся необходимыми и могут просто навязывать…
Уиклэнд: Мутить воду. Некоторые из них - это красивые истории, комбинация красивых историй и восьми-десяти шагов, когда вы можете просто пойти и следовать им. Такая работа классно продается.
Де Шейзер: Такие 10 шагов не приведут к таким историям. [смех]
Уиклэнд: Ты считаешь, они исходят из разных мест? [смех] Видите ли, размышления об изменениях первого и второго порядка, хотя и могут быть полезными для диаграмм или для объяснений определенных вещей, не помогают вам помогать людям делать конкретные изменения в самом разгаре терапевтической работы.
Де Шейзер: Есть эта группа, которую я называю стопка “странных случаев”. Те, которые не вписываются в теорию.
Уиклэнд: Вот где находится потенциал для обучения.
Де Шейзер: Да. В этих “странных случаях”, не вписывающихся в теорию…
Уиклэнд: Хорошо, тогда между нами больше сходства, чем я думал, но я не начинал создавать ничего похожего на теорию. Я начал с того, что потерялся в мире и спрашивал: “Какого черта здесь происходит?” И я не понимал, что происходит в так называемом “нормальном мире”, не говоря уже о мире проблем.
Де Шейзер: Когда я читал работы Эриксона, моей первой реакцией было: “Какого черта здесь происходит? Наверное, он псих”.
Уиклэнд: О боже, когда я первый раз пошел разговаривать с ним, моя основная реакция была “это интересно, но я ни хрена из этого не понимаю”.
Хойт: Вы помните момент, когда вы начали понимать? Был ли момент или какой-то поворотный пункт, когда что-то щелкнуло?
Уиклэнд: О, нет. Это было очень постепенно. Одна из самых простых историй, которую он рассказал, одной из самых обыкновенных историй которые он рассказывал – это было 20 лет назад. Я начал думать об этой истории снова и думал о том, что это было. Это была просто история об Эриксоне и метрдотеле и его сыне и друге сына, которые были одеты неподобающим образом. Помните эту историю?
Хойт: Расскажите ее, пожалуйста.
Уиклэнд: Это было в Сан-Франциско. И Эриксон был там на одном из турне, которые они устраивали. И его сын работал где-то неподалеку от города, и Эриксон пригласил его однажды вечером сходить в ресторан. И он пришел с молодым другом. Они пошли в ресторан. Двое молодых людей были одеты в достаточно свободном стиле, и, когда они подошли к входу ресторана, метрдотель сказал: “Сэр, извините, вы не можете войти. Двое молодых людей вместе с вами одеты не соответствующим образом для ресторана”. И Эриксон сказал: “Но я остановился в этом отеле и эти молодые люди мои гости”. И метрдотель сказал: “Мне очень жаль, сэр, но двое молодых людей одеты не в соответствии с нашими правилами. Я не могу впустить вас”. И Эриксон сказал: “Но я остановился в этом отеле и эти молодые люди мои гости”. И это продолжалось очень вежливо несколько раундов, и в этот момент, внезапно, метрдотель сказал “Проходите, пожалуйста, сюда” и отвел их к хорошему столику и усадил. Я интуитивно понимаю это, но я не понимаю это логически. Смысл, который я для себя извлек из этой истории – это произошло со мной недавно – заключается… ну, я связал это с некоторыми вещами, которые наконец стали для нас ясными и это помогло мне по крайней мере ухватиться за что-то. Эриксон не спорил. Не было конфронтации. Это было просто утверждение факта. Он не спорил с утверждением метрдотеля. Он просто утверждал некий факт. Он не развивал [конфликт]; он не менял громкость своего утверждения. Он просто повторял его. Но он точно был готов повторять его до бесконечности при необходимости. И, я предполагаю, что между тем, росло давление на метрдотеля, чтобы он мог продолжить работать. Но главное было в том, что он не конфронтировал, не спорил; он просто заявлял о факте и продолжал утверждать его. Но, как же…
Де Шейзер: Но, как же… это звучит как делать больше того, что не работает.
Уиклэнд: Какая разница? Ну, кто-то, мне кажется, это был Бейтсон, где-то сказал, что мы должны учитывать роль времени в таких вещах. Это было тем, что изменялось.
Де Шейзер: А, вот что изменялось. И возможно там было еще что-то в ситуации…
Уиклэнд: Там могли собраться другие люди…
Де Шейзер: А, очередь за ними! Вот в чем все дело, я думаю: исключения из правил. И здесь мы имеем какое-то исключение. Самое простое, что можно сделать с исключениями – это убрать их под ковер и забыть о них.
Уиклэнд: Более того, это освященная веками процедура во многих областях…
Де Шейзер: Таким образом сохраняется чистота теории…
Уиклэнд: Включая случаи рака, которые уходят в ремиссию.
Де Шейзер: Правильно. Лет на 20.
Уиклэнд: Включая случаи “бегства в здоровье”, которые отравляли жизнь психоаналитикам так долго.
Хойт: “Случайности”. “Бегство в здоровье”. “Давайте не будем говорить об этом случае”.
Де Шейзер: Правильно. Понимаете, нужно сохранять теорию чистой.
Уиклэнд: Но всегда самыми интересными оказываются такие исключения из правил. Я думаю это еще один пример того, как склонен работать мой мозг.
Хойт: Хорошо, вот исключение, над которым я ломаю голову. Я прочитаю вам цитату. Это из предисловия книги “Заставляя различия работать” (de Shazer, 1991). Стив, ты пишешь: “Вам не нужно знать, в чем заключается проблема, чтобы успешно решить ее”. В то же время, ты, Джон, проводишь мастерскую [на эриксоновском конгрессе] под названием “В чем проблема?”. Зачем спрашивать “в чем проблема”, если вам не нужно знать, в чем она заключается?
Уиклэнд: Почему нет? Это не всегда встает на пути ее решения.
Де Шейзер: Да. Просто вам не нужно знать, в чем она заключается.
Уиклэнд: В каком-то смысле, вы никогда не знаете, в чем она заключается.
Хойт: Заключается ли проблема в том, что заявлено как проблема?
Уиклэнд: Это всегда “Что вы считаете проблемой?”.
Хойт: Стив, Вы не задаете этот вопрос в начале…
Де Шейзер: Обычно нет.
Уиклэнд: Я обычно не говорю слишком много о решениях, но могу. Я не думаю, что нужно обязательно знать, в чем заключается проблема. Я иногда думаю, что это один из путей, который может быть очень простым и продуктивным, и он будет соответствовать склонностям большинства ваших клиентов. Так почему нет?
Де Шейзер: Я не думаю, что это необходимо. И для меня очень важно использование слова “необходимо”. В этом нет необходимости.
Хойт: Как вы обходитесь с пациентами, которые, все-таки приходят, и они ориентированы более традиционно, они чувствуют, что им нужно рассказать свою историю и им нужно описать свою проблему, поделиться историей, изобразить ее?
Де Шейзер: Наверное, я вынужден сказать вам, что честно говоря, у меня таких клиентов не много. У меня есть подозрение, что это больше беспокойство терапевта о том, что они думают, что подумает клиент. Я обнаружил, что, в основном, мои клиенты – ветераны [терапии] и они рассказывали эти истории раньше. И если я могу вступить и прервать эту историю вопросами про исключения, или “чудесным вопросом”, то мы можем преодолеть ее очень, очень быстро.
Уиклэнд: Окей, тогда ты говоришь или предполагаешь, что многие из твоих клиентов рассказали эту историю достаточное количество раз, так что они устали рассказывать ее и обнаруживать, что это никуда не ведет.
Де Шейзер: Да.
Уиклэнд: Хорошо. Но дайте мне объяснить дальше по поводу моего названия. Оно не адресовано терапевтам, ориентированным на решение. Оно адресовано обычным терапевтам, которые думают, что они знают лучше клиента, в чем заключается проблема. Вот кому оно адресовано.
Де Шейзер: О, это проблема, да. Это проблема.
Хойт: Психоаналитик Дэвид Малан (Malan, 1976) в своей работе о краткосрочной психодинамической терапии пишет о “ценных ложных решениях”, когда, в его модели, пациент делает что-то полезное, но не связанное с “более глубокой” или “более важной” проблемой. Бывали ли у вас случаи, когда кто-то выбирает решение, а вы чувствуете, что это решение будет настолько ограничивать их или причинять страдание, что вы пытаетесь отговорить их, может быть не от решения, но уговорить попытаться расширить круг возможностей для них?
Де Шейзер: Хм… Я так не думаю.
Уиклэнд: Если они говорят, что все хорошо, даже если я так не думаю, пока они говорят, что они считают, что все хорошо, и они могут убедить меня, что они считают, что это [решение] будет стабильным и продолжительным “хорошо”, тогда все в порядке* (см. примечание).
Де Шейзер: Малан все еще предполагает, что он знает как лучше… И если мы хотим быть в такой рамке, тогда, наверное, каждый случай подтверждает это. Его мнение.
Хойт: “Делайте по моему”. Такое отношение описано в сатирической работе Хейли “Искусство психоанализа” (Haley, 1969): “Мы все еще не исследовали это достаточно глубоко, достаточно долго, так, как я считаю нужным”.
Уиклэнд: Да.
Хойт: Ивонн Долан, которая на днях делала прекрасную презентацию, подчеркивала, как важно было в некоторых случаях ее работы с клиентами (Dolan, 1991) позволить рассказать им свой опыт, признать и услышать их историю. И Кори Хаммонд на днях говорил о той важности, которую он видел в отреагировании с людьми с ПТСР и РМЛ.
Де Шейзер: Я понятия не имею, что означают эти аббревиатуры.
Хойт: Расстройство множественной личности и пост-травматическое стрессовое расстройство.
Де Шейзер: Окей.
Хойт: Существуют ли случаи, когда людям нужно обсудить свои чувства с терапевтом? “Проработать”, как сказали бы некоторые.
Уиклэнд: О, да. Я дам Вам ответ, исходя из своих представлений. Если кто-то держал все в себе, тогда разговор с терапевтом – это новое поведение.
Де Шейзер: Правильно.
Уиклэнд: В таком случае это может быть полезно. Если же они обсуждали это с тремя другими терапевтами, не считая 3 родственников и 42 свояков, тогда это ни черта не значит.
Де Шейзер: Тогда это проблемный разговор. Это уже поведение, поддерживающее проблему.
Хойт: Это стабилизация, вместо прогресса.
Де Шейзер: Да. Я думаю, я отвечу более косвенно на этот вопрос. Несколько лет назад, мы разговаривали с группой людей, у которых были смертельные диагнозы, рак, выставленные от 6 месяцев назад, до 15-20 лет назад. Так что они уже давно должны были умереть. И тем общим, что мы обнаружили во всех этих случаях, было то, что они не обсуждали рак с другими людьми.
Хойт: Они не создавали социальный мир, который бы поддерживал разрушение.
Де Шейзер: Да, одна женщина сказала мне, что она просто встала и пошла на работу на следующий день, после того как ей сказали такой смертельный диагноз.
Уиклэнд: Ей-богу, это интересно. Ты никогда не узнаешь этого, читая Бeрни Сигеля (Siegel, 1986).
Де Шейзер: У нас не было достаточного количества случаев, и я не смог найти финансирование исследования, но…
Хойт: Если есть одно исключение, одно…
Уиклэнд: Оно открывает двери, но люди, контролирующие деньги и положение вещей не понимают, что это открывает двери.
Де Шейзер: У них у всех были цели. Они все вернулись к работе. Они все выполняли предписания врача – пока они не прекратили слушаться врача.
Хойт: Я видел запись Нормана Казинса, где он рассказывал об интервью с женщиной, которой 8 лет назад поставили ее диагноз. Она была симпатичной, миниатюрной пожилой женщиной с синими волосами, очень вежливой. И она сказала: “Доктор сказал, что мне оставалось жить шесть месяцев”. И ее спросили: “И что Вы ему ответили?” И она сказала: “Чтобы он пошел на х…!” [смех]
Де Шейзер: Для меня, это вписывается в стереотип этих успешных случаев. У нас была такая женщина, у ее мужа был какой-то смертельный диагноз. И она ухаживала за ним. А потом ей самой поставили смертельный диагноз. И она сказала врачу: “Я переживу этого сукина сына!” И она пережила… на 15 лет. [смех] Или еще такой случай. Женщина попала в больницу и ей только что поставили такой смертельный диагноз. И тут пришли люди из Института рака и говорят: “Наверное, вы сейчас спрашиваете – Почему я?” А женщина отвечает: “Нет, вообще-то не спрашиваю. Почему это должна быть не я?”
Уиклэнд: Потому что это несет в себе точно такой же логический смысл.
Хойт: Да. Я думаю, что извлечение уроков из истории очень разрушительно в большинство случаев. То есть, так много людей смотрят в прошлое и это проблемный разговор. Акцент делается на прошлом и на диагностике проблем, а не на будущем или на ресурсах.
Уиклэнд: Я все больше и больше убеждаюсь, что каждый из таких случаев во многом уникален.
Хойт: Кроме денег, что еще является самым большим препятствием? Как можно сделать так, чтобы люди изменили точку зрения, чтобы специалисты в области психического здоровья поняли это?
Де Шейзер: Ну, я думаю, что у меня есть в каком-то смысле веселый ответ, и он заключается в том, что это не специалисты в области психического здоровья, а специалисты в области психических болезней. Это область не психического здоровья, это индустрия психических болезней.
Уиклэнд: Да.
Де Шейзер: Мы находимся в ситуации демагогии.
Хойт: Да.
Де Шейзер: Но я скорее озадачен этим в некоторой степени.
Уиклэнд: Может быть, частично это связано с тем, что люди, которые попадают туда [в эту область], в основном нуждаются в зависимых [пациентах]?
Де Шейзер: Я думаю, что им нужно видеть самих себя как находящихся в центре чего-то важного.
Уиклэнд: Конечно, одной из важных линий является “Эти бедные, ущербные люди нуждаются во мне”.
Де Шейзер: Правильно.
Хойт: Что означает “и я - не один из них”.
Уиклэнд: Это тоже.
Хойт: И, “я другой. Я один из здоровых, умных”.
Уиклэнд: Да. “Даже если я был таким раньше, то теперь я преодолел это и могу помогать им”.
Де Шейзер: Мне кажется, также сюда относится, на абсолютно другом уровне, неправильное использование научной метафоры в этой области. Я не знаю, почему Фрейд отказался от других метафор. Но я читал Фрейда. В своих “Вводных лекциях в психоанализ” в 1915 году Фрейд пишет: “Единственное, что существует – это разговор между доктором и пациентом”. Это единственное, что есть. Это, все чем является психоанализ. Потом он забывает это к концу третьей страницы, но он написал об этом несколько абзацев.
Уиклэнд: Это могло бы изменить ход истории.
Де Шейзер: Итак оно стало медицинским, стало научным – я считаю, неправильным образом, потому что потом эта наука оказалось пойманной в позитивистский уклад науки, который мы теперь и называем “наукой”, что вообще-то является малой частью того, что можно назвать наукой. Наука была другой 200 лет назад. И, в нашем мире, исследование сузилось до этих “сравниваем А с Б”. И все это усложняет картинку.
Уиклэнд: Вообще говоря, я убежден, что единственные, кто озабочены тем, чтобы быть “научными” – это психологи и социологи. Ученые этим не озабочены. Они просто идут и делают свою работу.
Хойт: Их интересуют ответы.
Уиклэнд: Их интересуют вопросы и ответы, и может быть даже процедуры, но они не носятся с этой “научностью”.
Де Шейзер: Точно.
Уиклэнд: Кажется, что их это не волнует.
Де Шейзер: Да. Но стоит волноваться по этому поводу, если неправильно используется модель. Так что если вы используете какую-то теорию апельсинов, а у вас в руках яблоки, тогда вам стоит начать беспокоиться по поводу вашей теории, понимаете.
Хойт: Давайте здесь остановимся на этой мысли. В обучении, что, по вашему мнению, становится для людей, учащихся быть ориентированными на решение, камнем преткновения?
Уиклэнд: Вы имеете в виду необученных людей или обученных, “правильным образом” обученных?
Хойт: Что является камнем преткновения и для тех и для других?
Уикленд: Если люди незнакомы с этой областью, то это чертовски легче.
Де Шейзер: Да, я обычно могу инженера за относительно короткое время, или компьютерщика.
Хойт: Так что же это за “багаж”, от которого нужно избавиться специалистам “в области психических болезней”?
Уиклэнд: Я бы сказал, для начала, что есть объем знаний и прилагающаяся точка зрения, и то и другое было приобретено за значительную стоимость, и, следовательно, у людей здесь существуют крупные вложения.
Де Шейзер: И люди не обучены, мы не научили себя обращать внимание на то, что работает.
Уиклэнд: Это правда.
Де Шейзер: И даже люди, которые давно работают в этой области, и у которых “много опыта”, женятся на своих теориях, как и мы все. Но они не обращают внимания на то, что работает. Даже на то, что они сами делают в работе. Наверное поэтому то, что действительно сложно для меня, в обучении более старших и опытных практиков, так это то, что они, обычно, знают все эти вещи про то, что работает, но они не знают, что они уже знают это. И они застревают в наблюдении за тем, что не работает. Хорошо, когда ты знаешь, что не работает, что не эффективно, но по настоящему полезно знать о том, что работает хорошо.
Хойт: Я думаю, что, возможно, это преимущество управляемого медицинского страхования (managed-care), которое сейчас приходит, даже несмотря на то, что у него есть проблемы, там существует идея подотчетности (Hoyt, 1995). Они не собираются платить терапевтам за долгое, неэффективное лечение. В каком-то смысле, людям придется начать разбираться в том, что работает, а что нет. Даже если все альтруистические причины не мотивируют людей, то когда Вам говорят: “Мы будем платить вам только если вы эффективны”, это может объединить людей.
Де Шейзер: Оценка того, что работает – это хорошо. Кто выносит это суждение? Я надеюсь, это клиенты.
Хойт: Я надеюсь. Это будет правильно.
Де Шейзер: Мне кажется, у нас достаточно доказательств из различных исследовательских проектов, что терапевты являются плохими судьями относительно того, что эффективно. У тебя есть личный вклад в такие исследования и у меня.
Уиклэнд: Это другой полюс того, о чем я говорю. Это “мы знаем лучше, чем они”.
Хойт: Я вообще-то был руководителем исследования по проекту терапии- одной-встречи с Моше Талмоном и Бобом Розенбаумом (Hoyt, Rosenbaum & Talmon, 1992). И мы опрашивали людей: “С точки зрения проблемы, с которой вы пришли, вы довольны или нет? В чем вы видите различия [между ситуацией обращения и сейчас]?” То есть, мы были клиент-центрированы, а не оценивали сами.
Уиклэнд: Вот в этом-то вся разница.
Де Шейзер: Удивительно думать, что тебе необходимо спрашивать клиента о том, получил ли он то, что хотел, или нет.
Уиклэнд: За последние шесть месяцев я видел флаер из аналитически-ориентированной организации в районе залива [Сан-Франциско], в котором одна из мастерских названа – посмотрим насколько точно я смогу воспроизвести это – “Решая проблему желания досрочного прекращения [терапии]”.
Хойт: Я тоже это видел.
Уиклэнд: Речь идет о проблеме, которая есть у клиентов, хотя они об этом даже не знают, и ее важно вылечить, иначе все остальное не получится вылечить.
Хойт: Чтобы удержать их [в терапии].
Де Шейзер: Это должно предотвратить их “бегство в здоровье”, потому что пока что они бегают с закрытыми глазами и понятия не имеют, во что они убегают!
Хойт: Замечаете ли вы половые различия? В ваших практиках, женщины хотят более продолжительной терапии или мужчины?
Уиклэнд: О, я везде замечаю половые различия.
Де Шейзер: Мой отец говорил мне об этом. Он все еще замечает, а ему уже 85 лет!
Уиклэнд: Мой отец ничего мне не говорил, но я сам кое-что замечаю.
Хойт: Люди подходили ко мне на семинарах и говорили – я несколько раз это слышал – “Краткосрочная терапия обладает более мужественной энергией, это мужское занятие. Это улаживание дел, решение проблем. Она не связана с отношениями, взращиванием и поддержкой и постепенным развитием”.
Уиклэнд: И ты спрашиваешь нас о том, в чем заключаются трудности в обучении тому, чтобы люди начали по-новому работать?
Де Шейзер: У тебя уже есть свой ответ. Как и у каждого клиента, у тебя уже есть собственный ответ.
Уиклэнд: Боже мой, у нас здесь существует весь этот мусор, и они ведут себя так, как будто это очень важно.
Хойт: Я думаю, они путают свои собственные интересы и интересы клиентов.
Де Шейзер: Я тоже иногда слышу похожие вещи. И обычно, я стараюсь, чтобы у меня была с собой запись работы Инсу [Берг – жена и коллега де Шейзера] на моих мастерских. И очевидно, что она довольно сильно отличается по полу, если уж больше никаких отличий не видно. И потом они немного озадачены этим, люди, задающие этот вопрос становятся озадачены. И после того, как я озадачил их показом записей работы Инсу, потом они говорят: “То, что вы оба делаете, не похоже на терапию”.
Хойт: То есть вы тоже это слышали?
Уиклэнд: Люди подходят и используют все виды вздорных способов сказать мне: “Вы же не считаете что я должен относится к этому серьезно?” Что означает, как я предполагаю, что для них это имеет какой-то смысл, но он их как-то пугает.
Де Шейзер: Ну вообще-то, это довольно распространенная реакция. Когда люди смотрят наши записи, им кажется, что то, что мы делаем неправдоподобно. Я всегда начинаю свои семинары фразой “Вы должны быть настроены скептически. И вряд ли вам удастся быть большим скептиком чем я, и я буду напоминать вам о том, чтобы вы были скептичны, с случае, если кто-то начнет удаляться в другом направлении.” Я всегда начинаю с этого. “Если кто-то рассказал бы мне об этой модели 15 лет назад, я бы позвал людей в белых халатах. Это не может работать. И каждый день я удивляюсь, но она работает. И я все еще удивляюсь. В каком-то смысле это не логично”.
Хойт: Я думаю, чем проще вы работаете, тем в большей степени могут быть использованы ресурсы клиента, поэтому это в высшей степени уважительно дать им доступ к тому что у них есть.
Уиклэнд: Это чертовски более уважительно, чем знать лучше клиента, что его беспокоит, что будет самым общим сравнением на мой взгляд. А это то, на чем построены все чертовы остальные психиатрические и психотерапевтические схемы.
Хойт: Кто научил вас этому? Был ли какой-то момент, когда вы поняли это?
Уиклэнд: Господи, как я понял это? Я думаю я пришел к этому выводу – наверное первые сомнения во мне посеял Милтон, но я этого не понимал, и за счет того, что я устал от того, что я знал о психодинамике. Но, наверное, тем, что действительно повлияло на меня, был тот момент с ранними семейным терапевтами, когда мы начали делать что-то, что нам казалось новым и другим. И не прошло и пяти лет, как я начал читать такие статьи, как “Всего лишь после года семейной терапии, суть проблемы начала проясняться”. И я подумал, господи Иисусе, мы взяли и скопировали худшее из аналитического направления, но сделали это в несколько раз быстрее. И это то, что подтолкнуло меня к краткосрочной терапии. А в краткосрочной терапии один из основных вопросов был “В чем в настоящий момент заключается проблема?” и прекратить смотреть по сторонам и искать по углам, строя догадки. Вот что реально. Наверное, это максимально подробный ответ, который я могу дать.
Хойт: Как это контрастирует с долгосрочной терапией?
Уиклэнд: Суть долгосрочной терапии в создании иллюзии, что вы можете сделать жизнь чем-то, что не будет последовательностью одного чертового события за другим.
Продолжение
________________________
Примечания:
* Де Шейзер (de Shazer, 1991, c.112) описал общие качества хорошо сформулированных целей, признаков решений, которые положительно отвечают на вопрос “Каким образом мы с Вами узнаем, что пора прекратить наши встречи?” Вот эти характеристики:
1. Скорее маленькие, чем большие.
2. Заметные для клиента.
3. Описанные определенным, конкретным, поведенческим языком.
4. Достижимые в практических условиях жизни клиента.
5. Воспринимаемые клиентами, как требующие значительных усилий с их стороны.
6. Описанные как “начало чего-то”, а не как “конец чего-то”.
7. Относятся к поведению, скорее, включающего в себя что-то новое, чем отсутствие или прекращение уже существующего.