Неудачные случаи терапии и плохая терапия

Нужно ли психотерапевтам рассказывать о своих неудачах? Я считаю, что да, для себя я выбираю такую возможность, другие специалисты должны сами решить для себя. Это следует делать, потому что данная область и так очень сильно мистифицирована и наполнена множеством фантазий и иллюзий (это касается и самих терапевтов тоже). Я думаю, что обращение в том числе и к неудачам, ориентирует и клиентов и специалистов на более спокойное и взвешенное отношение к практике.  

Ниже представлен отрывок из книги “Плохая терапия: опытные психотерапевты делятся своими худшими неудачами”. И, что удивительно, на Google Книги, откуда я взял этот отрывок, у книги много хороших отзывов  (а книжек на английском по психотерапии СТОЛЬКО, что отзывы вообще встречаются редко) - это показывает, что потребность в таких работах, по крайней мере, среди специалистов, велика. 

 Вайолет Оклендер

Если не полезно для клиента, тогда хотя бы полезно для меня

 

 

Случай, о котором захотела рассказать Вайолет, точнее говоря, случай, о котором она не хотела вспоминать, но согласилась говорить, научил ее лучшему пониманию того, как она работает. “Возможно, это было не полезно для клиента, но это точно помогло мне. Я сожалею, что так произошло, но я не смогла бы сделать что-то лучшим образом в тот момент. Я сделала все, что могла”.

Оклендер объяснила, что, когда она делала свои мастерские, она представляла много успешных случаев, которые иллюстрировали ее метод.

Участники, однако, все время просили ее рассказать также о ее неудачах, так как они хотели быть уверенными в том, что они не одиноки в своем несовершенстве. Решилась ли она представить такой пример плохой терапии, или нет, вот тот случай, который пришел ей в голову в первую очередь.

“Это был мальчик, которому было 16 лет.  Его привел ко мне на встречу отец. До недавних пор, мальчик несколько лет жил со своей матерью. Его мать была активным алкоголиком, и она не хотела участвовать в каком-либо лечении. Наконец вмешался отец и получил опеку над ребенком. Отец был полицейским, и ,по работе, он участвовал в каком-то аналоге психологического тренинга и это навело его на мысль привести сына на терапию”.

Вайолет перечислила список предоставленных жалоб, многие из которых были телесными. У мальчика были хронические боли в животе, и в конце концов, ему поставили диагноз язвенной болезни. Он также был очень пассивным и тихим, очень зажатым в том, что касалось его самовыражения. Кроме того, он часто прогуливал школу, чтобы заниматься серфингом с друзьями.

“Это было, пожалуй, его единственное занятие”, - сказала Вайолет. “У него было мало друзей. Он был очень, очень сотрудничающим ребенком, услужливым, как часто бывает с теми детьми, которые растут в семьях алкоголиков, особенно если они – единственные дети в такой семье. Из того, что рассказал мне мальчик, я поняла, что он часто помогал заботиться о своей матери. Он всегда чувствовал, что он должен заботиться о ней. Вообще он не хотел уезжать от нее, поскольку беспокоился о том, как она будет без него”.

Оклендер объяснила, что мальчик немного побаивался отца, поэтому он согласился жить с ним, чтобы не разочаровывать его. По этой причине он согласился посещать сессии и казался сотрудничающим, хотя, очевидно,  он бы не стал ходить по собственной воле.

“Я встречалась с ним примерно 6 недель. Он приходил раз в неделю и занимался тем, чем я предлагала ему.  Он рисовал. Он работал с глиной. В процессе этих занятий, многое вышло наружу о его матери, и как он никогда не мог привести друзей домой, потому что она была пьяна. Несколько раз он становился  очень взволнован. Я чувствовала, что это было поразительно. Мы делали вместе большую работу”.

Мы ожидали развития событий, зная, что ситуация не такая, какой она кажется. Один из самых дезориентирующих аспектов нашей работы – это то, что те моменты, которые мы считаем нашей наилучшей проделанной работой, могут быть на самом деле довольно бесполезными.

Конечно же, в самом разгаре чудесного прогресса, пришел мальчик и сообщил, что он отказывается больше посещать сеансы терапии. “Я была по-настоящему шокирована этим, потому что я думала, что делаем эту большую работу.  Поэтому я спросила его, почему он больше не хочет приходить”.

“Мне не нравится, как я себя чувствую”,  - просто сказал парень.

 “Что ты имеешь под этим в виду?” спросила Оклендер, озадаченная его объяснением.

“Я начал что-то чувствовать. И мне это не нравится.  Я не хочу чувствовать то, что я чувствую”.

“Ты можешь привести мне пример?” – продолжала Оклендер, все еще озадаченная его объяснением.

“Ну”, – сказал он нерешительно, “однажды учитель стал критиковать меня за что-то и я расплакался прямо в классе”.

“Продолжай”, – приободрила его Вайолет.

“А в другой раз один парень, с которым я хотел дружить сказал мне то, что меня выбесило и я наорал на него. Я не хочу так делать.  Мне не нравится это.  Мне нравится так, как было раньше, когда я ничего не чувствовал”.

Оклендер попыталась объяснить мальчику, что происходит в терапии, когда ты раскрываешь свои чувства, что это может быть какое-то время болезненно, но потом становится лучше, если не отступать. Он рассказала ему о том, что налаживание отношений со своими чувствами -  это путь стать и оставаться здоровым. Она рассказала ему, что его боли в животе, язвы и другие физические симптомы были результатом сдерживания своих чувств. Но как она не пыталась убедить его, юноша был настроен не возвращаться в терапию.

“Я позвонила его отцу”, сказала Оклендер. “Он тоже был очень озадачен тем, что произошло.  Он подтвердил, что не может заставить парня вернуться. Мальчик не объяснил отцу почему, и я чувствовала, что не могу сказать его отцу то, что он сказал мне. Вся ситуация была для меня очень неприятна ”.

Мы двигались слишком быстро

После продолжительных раздумий Оклендер пришла к выводу, что она нарушила ритм терапии. “Я продвигалась слишком близко с ним и нарушала ритм сессий.  Я его торопила – хотя я не чувствовала, что подгоняю его, но это было именно то, что я делала.  Я просто шла дальше и дальше и торопила и подталкивала его, и все эти вещи вдруг вышли наружу. Он как будто потерял самоконтроль, а я уж точно не помогала ему в том, чтобы чувствовать возможность управлять чем-либо.  Я много думала об этом.  Я многому научилась  относительно скорости и ритма сессий и осторожности, особенно в работе с детьми со схожей историей”.

Еще одним обстоятельством, которое беспокоило Оклендер в связи с этим случаем – помимо признания собственного сильного желания двигаться вперед -  было то, что она так и не узнала, что случилось с ребенком после этого. Она вспоминает о нем и думает, как у него дела. Она пытается представить, что он делает теперь. Но она никогда ничего не слышала о нем. Ей приходится жить с этой неопределенностью.

“Я пытаюсь успокоить себя тем, что то, что мы делали вместе, могло быть ему полезным, но на самом деле я в этом не уверена”.

 Примечание: Вайолет Оклендер - всемирно известный детский психотерапевт, работающий в русле гештальт-терапии. Ее книга "Окна в мир ребенка переведена на русский язык".  

И еще добавление - в предисловии авторы книги говорят о том, что примерно треть терапевтов, к которым они обратились, отказались участвовать в проекте. Некоторых из тех, которые участвовали, коллеги отговаривали, ссылаясь на то, что это может нанести вред их репутации. Любые комментарии очень приветствуются.